Неточные совпадения
Поговорив с крестьянином,
С балкона
князь кричит:
«Ну, братцы! будь по-вашему.
Но как пришло это баснословное богатство, так оно и улетучилось. Во-первых, Козырь не поладил
с Домашкой Стрельчихой, которая заняла место Аленки. Во-вторых, побывав в Петербурге, Козырь стал хвастаться;
князя Орлова звал Гришей, а о Мамонове и Ермолове
говорил, что они умом коротки, что он, Козырь,"много им насчет национальной политики толковал, да мало они поняли".
Варенька сделала просто и естественно, как и всё, что она делала, движение, среднее между поклоном и приседанием, и тотчас же заговорила
с князем, как она
говорила со всеми, нестесненно и просто.
Вскоре приехал
князь Калужский и Лиза Меркалова со Стремовым. Лиза Меркалова была худая брюнетка
с восточным ленивым типом лица и прелестными, неизъяснимыми, как все
говорили, глазами. Характер ее темного туалета (Анна тотчас же заметила и оценила это) был совершенно соответствующий ее красоте. Насколько Сафо была крута и подбориста, настолько Лиза была мягка и распущенна.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда
князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог
говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
Она, счастливая, довольная после разговора
с дочерью, пришла к
князю проститься по обыкновению, и хотя она не намерена была
говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело
с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти слова,
князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
Старый
князь иногда ты, иногда вы
говорил Левину. Он обнял Левина и,
говоря с ним, не замечал Вронского, который встал и спокойно дожидался, когда
князь обратится к нему.
Старый
князь после отъезда доктора тоже вышел из своего кабинета и, подставив свою щеку Долли и
поговорив с ней, обратился к жене...
Дело устроено было вот как: как только приходил проситель и засовывал руку в карман,
с тем чтобы вытащить оттуда известные рекомендательные письма за подписью
князя Хованского, как выражаются у нас на Руси: «Нет, нет, —
говорил он
с улыбкой, удерживая его руки, — вы думаете, что я… нет, нет.
— Ваше сиятельство! не сойду
с места, покуда не получу милости! —
говорил <Чичиков>, не выпуская сапог
князя и проехавшись, вместе
с ногой, по полу в фраке наваринского пламени и дыма.
«Ужели, — думает Евгений, —
Ужель она? Но точно… Нет…
Как! из глуши степных селений…»
И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно
Ему забытые черты.
«Скажи мне,
князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским
говорит?»
Князь на Онегина глядит.
«Ага! давно ж ты не был в свете.
Постой, тебя представлю я». —
«Да кто ж она?» — «Жена моя».
— Очень вам благодарна, моя милая, за вашу внимательность; а что
князь Михайло не приехал, так что ж про то и
говорить… у него всегда дел пропасть, да и то сказать, что ему за удовольствие
с старухой сидеть?
Еще не гласно бы,
с ним
говорить опасно,
Давно бы запереть пора,
Послушать, так его мизинец
Умнее всех, и даже князь-Петра!
Я думаю, он просто якобинец,
Ваш Чацкий!!!.. Едемте.
Князь, ты везти бы мог
Катишь или Зизи, мы сядем в шестиместной.
— Да! —
говорил Захар. — У меня-то, слава Богу! барин столбовой; приятели-то генералы, графы да
князья. Еще не всякого графа посадит
с собой: иной придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
Он произвел на меня такое грязное и смутное впечатление, что, выйдя, я даже старался не думать и только отплевался. Идея о том, что
князь мог
говорить с ним обо мне и об этих деньгах, уколола меня как булавкой. «Выиграю и отдам сегодня же», — подумал я решительно.
Это именно была дочь
князя, та генеральша Ахмакова, молодая вдова, о которой я уже
говорил и которая была в жестокой вражде
с Версиловым.
Я же и свел его
с князем, но у них и без меня было довольно пунктов соединения (я
говорю об этих прежних историях за границей и проч.).
Я на прошлой неделе заговорила было
с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все
с какой-то иронией и
с тою именно нестерпимою для меня снисходительностью,
с которою обыкновенно
говорят «великие мужи»
с нами, женщинами, если те сунутся «не в свое дело»…
— Без десяти минут три, — спокойно произнесла она, взглянув на часы. Все время, пока я
говорил о
князе, она слушала меня потупившись,
с какою-то хитренькою, но милою усмешкой: она знала, для чего я так хвалю его. Лиза слушала, наклонив голову над работой, и давно уже не ввязывалась в разговор.
Так болтая и чуть не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил чемодан и отправился
с ним на квартиру. Мне, главное, ужасно нравилось то, что Версилов так несомненно на меня давеча сердился,
говорить и глядеть не хотел. Перевезя чемодан, я тотчас же полетел к моему старику
князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и про Версилова он наверно уже слышал.
Я
говорил об этом Версилову, который
с любопытством меня выслушал; кажется, он не ожидал, что я в состоянии делать такие замечания, но заметил вскользь, что это явилось у
князя уже после болезни и разве в самое только последнее время.
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но
князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это
с своего места: этот мальчик был всюду как у себя дома,
говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы
с князем, и видя, что я в то же время беру у
князя деньги, — как могли вы
говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у
князя за сестру деньги зазнамо!
Кроме нищеты, стояло нечто безмерно серьезнейшее, — не
говоря уже о том, что все еще была надежда выиграть процесс о наследстве, затеянный уже год у Версилова
с князьями Сокольскими, и Версилов мог получить в самом ближайшем будущем имение, ценностью в семьдесят, а может и несколько более тысяч.
Я был совершенно побежден; я видел несомненное прямодушие, которого в высшей степени не ожидал. Да и ничего подобного я не ожидал. Я что-то пробормотал в ответ и прямо протянул ему мои обе руки; он
с радостью потряс их в своих руках. Затем отвел
князя и минут
с пять
говорил с ним в его спальне.
По мере как я
говорил, у
князя изменялось лицо
с игривого на очень грустное.
— Анна Андреевна уж как сожалеют про
князя Сергея Петровича, и Катерина Николаевна тоже-с, и все про него
говорят, что его оправдают, а того, Стебелькова, осудят…
— Позвольте,
князь, — пролепетал я, отводя назад обе мои руки, — я вам должен сказать искренно — и рад, что
говорю при милом нашем
князе, — что я даже желал
с вами встретиться, и еще недавно желал, всего только вчера, но совсем уже
с другими целями.
После обеда,
говорят, проезжал какой-то
князь с поездом.
Мы вторую станцию едем от Усть-Маи, или Алданского селения. Вчера сделали тридцать одну версту, тоже по болотам, но те болота ничто в сравнении
с нынешними. Станция положена, по их милости, всего семнадцать верст. Мы встали со светом, поехали еще по утреннему морозу; лошади скользят на каждом шагу; они не подкованы.
Князь Оболенский
говорит, что они тверже копытами, оттого будто, что овса не едят.
— Дело после; что прикажешь — всё сделаю, —
говорил Масленников, проходя
с Нехлюдовым через залу. — Доложите генеральше, что
князь Нехлюдов, — на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. — Vous n’avez qu’à ordonner. [Тебе стоит только приказать.] Но жену повидай непременно. Мне и то досталось за то, что я тот раз не привел тебя.
— А я вам доложу,
князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы
с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь,
говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
— Вот, Вера Ефремовна,
поговори с ними, — сказала старуха-хозяйка, — это самый
князь. А я уйду.
— Коли ты царь, — промолвил
с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире), — подай мне все твое царство за моего коня — так и того не возьму! — Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою — и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (
князь,
говорят, был богатейший) шапку оземь — да как грянется лицом в шапку!
С полчаса так пролежал.
— Я согласилась, я дала клятву, — возразила она
с твердостию, —
князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня
с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты… Но теперь,
говорю вам, теперь поздно. Пустите нас.
— Я, — сказал он, — пришел
поговорить с вами перед окончанием ваших показаний. Давнишняя связь моего покойного отца
с вашим заставляет меня принимать в вас особенное участие. Вы молоды и можете еще сделать карьеру; для этого вам надобно выпутаться из дела… а это зависит, по счастию, от вас. Ваш отец очень принял к сердцу ваш арест и живет теперь надеждой, что вас выпустят; мы
с князем Сергием Михайловичем сейчас
говорили об этом и искренно готовы многое сделать; дайте нам средства помочь.
— Но отчего же вы не обратились ко мне? я бы давно
с величайшей готовностью… Помилуйте! я сам сколько раз слышал, как
князь [Подразумевается
князь Дмитрий Владимирович Голицын, тогдашний московский главнокомандующий.]
говорил: всякий дворянин может войти в мой дом, как в свой собственный…
Мне очень не нравилось, как
говорил на наших собраниях
с отцом Лабертоньером доминиканец отец Жиле, изображавший из себя
князя церкви.
— Послушайте,
князь, я остался здесь со вчерашнего вечера, во-первых, из особенного уважения к французскому архиепископу Бурдалу (у Лебедева до трех часов откупоривали), а во-вторых, и главное (и вот всеми крестами крещусь, что
говорю правду истинную!), потому остался, что хотел, так сказать, сообщив вам мою полную, сердечную исповедь, тем самым способствовать собственному развитию;
с этою мыслию и заснул в четвертом часу, обливаясь слезами.
Иван Федорович
говорил на другой же день
князю Щ., что «
с ней это бывает, но в такой степени, как вчера, даже и
с нею редко бывает, так года в три по одному разу, но уж никак не чаще!
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине
с супругой, и принужденный опять
говорить, вдруг и как бы
с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А
с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то
князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря
с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и
князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
— Господь знает! Это ты, может, и ошибся… она мне, впрочем, день сегодня назначила, как
с музыки привел ее: через три недели, а может, и раньше, наверно,
говорит, под венец пойдем; поклялась, образ сняла, поцеловала. За тобой, стало быть,
князь, теперь дело, хе-хе!
Так, нам совершенно известно, что в продолжение этих двух недель
князь целые дни и вечера проводил вместе
с Настасьей Филипповной, что она брала его
с собой на прогулки, на музыку; что он разъезжал
с нею каждый день в коляске; что он начинал беспокоиться о ней, если только час не видел ее (стало быть, по всем признакам, любил ее искренно); что слушал ее
с тихою и кроткою улыбкой, о чем бы она ему ни
говорила, по целым часам, и сам ничего почти не
говоря.
— Да, положим; только как же это, однако?.. Я всё не понимаю, — бормотал
князь, сбитый
с толку, — прежде, вы
говорили, тут не было, и вы на этом месте искали, а тут вдруг очутилось?
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли,
князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом
с детьми дома
говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад
говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
Князь поблагодарил и, кушая
с большим аппетитом, стал снова передавать все то, о чем ему уже неоднократно приходилось
говорить в это утро.
— В этом лице… страдания много… — проговорил
князь, как бы невольно, как бы сам
с собою
говоря, а не на вопрос отвечая.
Вошло пять человек, четыре человека новых гостей и пятый вслед за ними генерал Иволгин, разгоряченный, в волнении и в сильнейшем припадке красноречия. «Этот-то за меня непременно!» —
с улыбкой подумал
князь. Коля проскользнул вместе со всеми: он горячо
говорил с Ипполитом, бывшим в числе посетителей; Ипполит слушал и усмехался.
— Да чего же,
говорите скорей, — допрашивал
князь с нетерпением, смотря на таинственные кривляния Лебедева.
— Настасья Филипповна, — сказал
князь, тихо и как бы
с состраданием, — я вам давеча
говорил, что за честь приму ваше согласие, и что вы мне честь делаете, а не я вам.